Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман

теперь мне разрешат свидание с моими Левиными. Я, как говорится, на коне… – звезды отражались в запыленном крыле невидного опеля послевоенных времен. Эйтингон намеревался добиться полной правдоподобности несчастного случая:

– «Волги» в столице редки, а грузовиком не обеспечишь аккуратный удар… – он хотел, чтобы Чертополоха сразу опознали:

– Когда все случится, – объяснил Наум Исаакович Шелепину по телефону, – сюда явится делегация с Набережной, с фальшивыми документами. Мы их не тронем… – он рассмеялся, – но, разумеется, сфотографируем. Таким образом у нас появится досье на тамошних работников… – несмотря на все усилия Эйтингона, Чертополох не выдал главного:

– Мы не знаем, что это за М… – Наум Исаакович равнодушно следил за суетой у бетонной ограды, – он не сказал, с кем встречался в Нескучном Саду. Он сдал Пеньковского и нескольких других предателей, но не признался, кому он приносил кофе… – Эйтингон вспомнил задыхающийся, заикающийся голос:

– «Г»… – он недовольно отшвырнул окурок, – от одной буквы, как от «М», толка мало… – охранники хлопотали, пытаясь удержать Чертополоха на ногах:

– Стоять он не может, у него кости переломаны, – усмехнулся Эйтингон, – при автомобильных авариях такое часто случается… – средство Кардозо, введенное британцу, подействовало, но Науму Исааковичу мало было одного Пеньковского:

– Если бы мы ограничились только фармакологией, он бы впал в шок и закончил инфарктом. Пришлось тряхнуть стариной, засучить рукава… – молодежи Эйтингон в таких делах не доверял:

– Если только Саше. Невеста теперь и носа не высунет с Софийской набережной. Впрочем, она и раньше не выбиралась в город. Она не оперативный работник, а аналитик… – о леди Августе Кроу Чертополох тоже рассказал, однако девушка мало интересовала Эйтингона:

– Мы и так знаем, что она прикрывает визит Моцарта и Викинга. Или все-таки есть другой агент… – «Г» мог оказаться Генриком, но в это Наум Исаакович верил мало:

– Надо поднять папки, посмотреть, не проходила ли буква у Стэнли, – решил он, – нельзя оставлять дела незаконченными… – услышав о работе Пеньковского на западные державы, комсомольский вождь хотел немедленно разбудить начальника ГРУ, Серова:

– Избач подождет… – Наум Исаакович пошел к стене, – я объяснил Шелепину, что незачем пороть горячку. Мы поставим Шелепина под наблюдение, никуда он не сбежит. Мы проследим за его связями, убьем двух птиц одним камнем… – Эйтингон с удовлетворением думал о предстоящей отставке и опале избача:

– Но Серова не лишат квартиры или персональной дачи. Тем более, его не арестуют… – он вдохнул кислый запах испражнений и грязи, – ему дадут синекуру и будут доставлять кремлевский паек. Меня же в любой момент могут загнать куда-нибудь за Полярный Круг. Я заключенный, пусть и особого режима… – Эйтингон не хотел испытывать судьбу:

– Главное, чтобы меня оставили в Москве до конца срока. Я не попрошу новых фотографий девочек и Павла. Если я буду здесь, я попытаюсь их найти, и чем быстрее я это сделаю, тем лучше… – Наум Исаакович боялся за детей:

– Комитет мог сделать с ними что угодно. Их могли отправить на опыты, использовать для своих целей, как покойную Иванову или Странницу. Надо отыскать ребятишек, постараться, чтобы они покинули СССР… – он не хотел связываться с проклятым Монахом:

– Он девочкам не отец, он их никогда в жизни не видел, – напомнил себе Наум Исаакович, – и на нем висит вышка за венгерские дела. Если он сюда приедет, его живым из страны не выпустят. Он мне не нужен, я и без него справлюсь… – он не собирался рассказывать девочкам об их настоящем отце:

– Павел тоже ничего не услышит о предателе Юдине, но парень должен знать, что он наследник древнего рода… – Наум Исаакович наклонился над избитым лицом Чертополоха:

– Мистер Мэдисон, – почти ласково сказал он, – признайтесь, что это за «Г», о котором вы говорили. Это имя или звание?

Эйтингон подумал о Журавлеве:

– Генерал. Ерунда, Михаил честный дурак, никто не стал бы его вербовать. О проклятом Волкове я тоже у него спрашивал, но Чертополох ничего не сказал… – Мэдисон плохо слышал Кепку:

– Надо молчать, – велел себе он, – черт с ним, Пеньковским и остальными русскими, но надо молчать о своих… – он отделался именами и описаниями коллег, которые и так, по подозрению Мэдисона, засветились на русских радарах:

– Но надо молчать о миссис Марте, о мистере Волкове, о Генрихе… – Мэдисон понимал, что еще немного, и он не ограничится одной буквой «Г». Он пожалел о скованных наручниками запястьях

– Кепка близко, я мог бы броситься на него. Охранники начали бы стрельбу, все бы завершилось… – охрана никогда бы так не поступила:

– Они не откроют огонь без распоряжения Кепки, а он никогда не отдаст такого приказа. Они собираются разыграть автомобильную аварию, наезд пьяного шофера… – щелкнули замки наручников. Мэдисон услышал добродушный смешок:

– Не хотите говорить, как хотите. Вы свободны, мистер Мэдисон, идите на все четыре стороны… – Эйтингон махнул бойцам, те отступили подальше:

– Важна правдоподобность, – он вернулся за руль машины, – Чертополох хочет жить, он и на переломанных ногах побежит к воротам. Если бы он еще знал, где здесь ворота…

Чертополох действительно пытался подняться на ноги:

Наум Исаакович крикнул бойцам:

– Ребята, отойдите, если не хотите испачкаться в его мозгах… – ударив Мэдисона в спину, опель отбросил тело к стене. Череп разбился о бетон. По серой поверхности потекла кровь:

– Позвоночник у него тоже сломан… – труп выжатой тряпкой лег на взрытый шинами песок, – что поделаешь, авария есть авария… – остановив машину, Эйтингон велел:

– Приберите здесь все и спустите его в подвал… – ему надо было связаться с Шелепиным:

– Первая часть операции закончена. Петровка обнаружит тело дипломата, ставшего жертвой несчастного случая… – не оглянувшись на темные очертания трупа на дорожке, Наум Исаакович пошел в особняк.

Из дореволюционной книги Муратова об Италии Павел хорошо знал устройство католических церквей. Сидя на краю скамьи, он набрасывал в блокноте очертания нефа и алтаря. Подняв голову, подросток рассмотрел витражи:

– Храм восстанавливали после войны… – уютно пахло ладаном, – от убранства времен Жилярди почти ничего не осталось… – фигура святого Иосифа на единственном сохранившемся витраже прошлого века купалась в глубокой лазури. Павел вгляделся в картину над алтарем:

– Преображение. И просияло лицо его, как солнце, одежды же сделались белыми, словно снег… – он разбирался в Библии. В интернатской библиотеке имелся старый томик, с лиловыми штампами какого-то епархиального училища, с дореформенной орфографией:

– Мы с Аней единственные его брали, – усмехнулся Павел, – Надя таким не интересуется… – поднявшись, он осторожно прошел к алтарю. Павел появился в церкви в неурочное время. Беленый зал пустовал, однако он заметил колыхание бархатной занавески в кабинке для исповедей:

– Внутри кто-то есть, – он изучал статуи святых, – но я не помешаю. Немного порисую и пойду. В магазине на Мясницкой, то есть на улице Кирова, есть кафетерий… – статуи сделали в начале века:

– Святой Людовик, Богородица, святые покровительницы Франции… – между скульптурами Жанны Д’Арк и святой Терезы из Лизье стояла изящная статуэтка коленопреклоненной женщины в апостольнике, с букетом лилий в руках:

– Дар барона Виллема де ла Марка, Мон-Сен-Мартен. Блаженная Елизавета Бельгийская, покровительница целомудрия… – Павел почувствовал, что краснеет. В церкви думать о таком совсем не полагалось:

– У евреев нет монахов и монахинь, как у католиков, – он сунул блокнот в карман куртки, – но у Лазаря Абрамовича о таком не спросишь… – Павел развеселился, – он соблюдающий человек… – подросток не собирался ничем интересоваться у сестер:

– За ними, наверное, ухаживают парни, – решил Павел, – но я их не вижу. К нам на квартиру никого не приведешь, мимо поста охраны и мышь не прошмыгнет. Можно поговорить с мэтром, то есть Неизвестным, но что я скажу… – он покусал карандаш, – спрошу, где познакомиться с девушкой? Как-то по-дурацки звучит… – ровесницы Павлу не нравились:

– В училище разговаривать не с кем, они все девчонки. Надо найти кого-то старше, но только где… – Павел подумал, что с его ростом и манерами он сойдет за восемнадцатилетнего:

– Меня пустят в кафе, например, в «Молодежное», – хмыкнул он, – Надя говорила, что там играют джаз. Главное, не нарваться на комсомольский патруль… – Аня презрительно рассказала о комсомольском собрании на историческом факультете:

– У Нади организация только собирает взносы, – почти весело заметила сестра, – будущие балерины